Когда у монаха Арсения спрашивают, где и как он научился молиться… А молился он, действительно – весь уходя в молитву. Не отвлекаясь ни на что… Горячо. С верой. Живя только ей. А точнее разговором с Богом. Ведь молитва – это разговор с Богом. 

 Так молились, наверное, наши предки. И – больше того – подвижники первых веков христианской эры … Словом, когда от него долго не отстают. То он смиренно отвечает: 

 – Да какой из меня молитвенник… Хотя кое-какой опыт однажды, и правда, наверное, приобрел. После одного трагического, правда, сразу скажу, со счастливым концом случая. И уточняет: 

 – Племянница научила! 

 Видя, что его не совсем понимают, монах Арсений улыбается и начинает объяснять уже более подробно: 

 – Заехал я как-то в гости к родному брату. Радости было… Ведь лет десять не виделись! Я на севере тогда трудником в монастыре был. В отпуск как-то не тянуло. За это время жена его и сына, и дочку родить успела. 

 Племяннику уже семь лет. А племяннице всего четыре. Не знали куда меня усадить. Чем угостить… Ну, суета редко доводит до хорошего. 

 В общем, ради такого случая, и чтобы нам с братом лучше освежить память нашего детства, решили даже попить чаю из родительского самовара, который тем, в свою очередь, достался от их родителей, судя по всему, тоже получивших его по наследству… Споря, сообразили, наконец, как нам, привыкшим к электрическим чайникам, с ним нужно управиться. Вышли во двор, накололи дров, нашли сапог, чтобы им огонь в трубе раздувать. А когда он уже окончательно закипел, отвлеклись на минутку, решая как бы аккуратнее, чтобы случайно не обвариться паром и не выплеснув ни капли крутого кипятка, занести его в дом. И тут… 

 При этих словах монах Арсений обычно зябко передергивает плечами: 

 – Племянница, первый раз видя не в книжке, а в жизни – настоящий пузатый бронзовый самовар с выгравированными на боку царскими медалями, решила посмотреть, что там у него внутри. И…. Опрокинула его на себя ! Вместе с пятью литрами страшно забурлившей на ней воды… Даже закричать, как казалось должно бы, не успела. Только ойкнула и потеряла сознание. 

 Тут и слушателям невольно становится не по себе. А монах Арсений продолжает: 

 – Празднику, конечно, сразу конец! Брат завел машину – и в больницу. 

 Врачи в приемном покое, уж на что повидавшие виды мужчины, просто в ужасе. В клинику ее, говорят, немедленно в клинику! Хотя по глазам вижу – без толку да и поздно. Правда, в клинике врач, видно, чтобы успокоить нас, сказал, что надежда есть, но придется делать пересадку кожи. Большую пересадку. Очень большую… 

 “Завтра, – говорит, – приезжайте. А мы тут сами сделаем все, что возможно…” Но по его вздоху было ясно, что приезжать нам придется уже не за живым маленьким человеком. А она лежит и чуть-чуть постанывает. Наверное, приходит в себя. Окунаясь в боль во всем тельце… Честно скажу, смотрел на нее и искренно думал: уж лучше б я сам, чем она, обварился! А уж о брате что говорить… Вернулись мы с ним домой… Его жена бьется на кровати в истерике. Плачет уже беззвучно. Мы с ним друг на друга даже не смотрим. Брат этот самовар просто в клочья был готов разорвать. А у меня перед глазами – только племянница. 

 Не сразу даже и иконы на стене увидел. А как увидел, то так и рухнул перед ними на колени. Брат рядом. И – давай мы молиться! Никогда в жизни – ни до, ни после – я так не молился. Как только не упрашивал 

Господа. Как только ни умолял облегчить страдания племяннице и оставить ее живой. Вплоть до того, что просил взять мою – вместо ее – жизнь взамен! 

 Что, собственно потом и сделал, став вскоре, после возвращения в монастырь, монахом, то есть добровольно умерев для этой земной временной жизни. Брат ушел успокаивать жену. А я так до утра и не вставал с колен. Только с рассветом смог встать да разогнуть спину с помощью брата. И мы молча поехали в клинику. Рано приехали. Врача еще не было на работе. А медсестра как-то странно посмотрела на нас. 

 И вывела из палаты к нам, ожидавшим самого худшего …мою племянницу! Увидев в коридоре отца, она радостно бросилась к нему. 

 Тот, не зная, верить или не верить происходящему, боялся даже дотронуться до нее. А она, слегка стесняясь меня – не успела привыкнуть еще! – взяла его руку и сама провела ею по своему плечику … потом – по груди: 

 “Вот видишь! И совсем не больно! Ну, чего ты плачешь?…” 

 Смотрю, а брат, действительно плачет. И вижу-то его как радужный туман, что значит – у самого на глазах слезы. А тут и врач появился. Говорит: 

 “А-а, пришли… А это что с вами за девочка – подружка потерпевшей, что ли?” 

 Говорил лишь бы что-то сказать. Оттягивал время. И не узнал свою безнадежную пациентку ! А как узнал, бросился осматривать, проверять. Очки платочком протер. Повторил все сначала. И только развел руками: 

 – Этого не может быть… У вас…, то есть, у нее же все затянулось! И не нужно даже самой маленькой пересадки кожи! Она – совершенно здорова! Может, вы мне что-нибудь объясните? Я сам ничего не могу понять… 

 Мы как оно и было на самом деле, сказали ему, что только молились. Но, кажется, он не поверил. Монах Арсений вздохнул. Словно жалея врача. И вновь улыбнулся: 

 – А я вот именно с тех пор и понял, как надо молиться. Не всегда, конечно, удается хотя немного, ну хоть чуть-чуть приблизиться к тому состоянию, в котором я тогда пребывал. Но память осталась. И, если кто – письменно или очно – обращается за молитвенной помощью в подобных тяжелых случаях, она словно оживает в сердце всей своей силой и очень помогает тогда мне, смею надеяться, что и им, то есть тем, за кого они просят, тоже! 

 – А еще, – уже совсем радостно заканчивает он рассказ,- эта история очень сильно повлияла на моего брата. В духовном плане. Он вскоре воцерковился. Жена его, разумеется, тоже. И они воспитали своих детей – моих племянника и племянницу – в той крепкой и живой вере, какой жили наши предки! 

 Автор истории: монах Варнава (Санин)

Благотворительный фонд Святая Земля
Инвестиции в Душу!
Православные истории из жизни